Российское газовое общество ведет мониторинг приоритетных тем развития нефтяной и газовой отраслей. В том числе экспертная сеть РГО осуществляет сбор доступных данных о технологических показателях объектов подземного хранения нефти и газа– как через прямые контакты с представителями компаний-операторов подземных хранилищ, так и из открытых источников (интернет-сайты компаний, специализированные публикации, аналитические обзоры).
Собранные данные позволили провести серию вебинаров и выполнить первую фазу исследования, сформировав предложения по развитию подземного хранения (для начала нефти) в России.
Работа над любым хранилищем – это планомерная и последовательная комплексная деятельность. Хотя бы потому, что любое подземное хранилище представляет собой сложную систему. Во всем мире этому направлению уделяют немалое внимание, и поэтому мы сосредоточились не только на России, но и на странах, имеющих большой потенциал импорта российской нефти.

Не так давно мерилом лидерства на мировом нефтегазовом рынке был уровень запасов, добычи и экспорта сырья. Однако сегодня объемы мощностей по хранению нефти во многих странах стали не только элементом энергетической безопасности страны, но и весомым инструментом в регулировании рынка. Мировые сверхдержавы давно обзавелись гигантскими хранилищами, что сегодня в условиях сокращения спроса из-за пандемии коронавируса и, соответственно, действия нового соглашения ОПЕК+ позволяет им хеджировать риски от негативного влияния на экономику фундаментальных факторов рынка. А тем временем, по различным оценкам, объемы российских хранилищ десятки раз меньше, чем в США. Именно поэтому сегодня отраслевые эксперты, профильные объединения и Минэнерго РФ сфокусировали свое внимание на этом вопросе. «Нефтегазовая Вертикаль» решила рассмотреть разные аспекты этой полемики и выяснить быть или не быть российскому Кушингу.

Одобренный Правительством России проект энергетической стратегии РФ до 2035 года определяет сегодня необходимый перспективный уровень добычи нефти в размере 490–555 млн тонн в год для обеспечения требований развития экономики страны, что практически соответствует уровню, достигнутому в 2019 году: более 560 млн тонн нефти и более 730 млрд м3 газа. Поставлена задача в долгосрочном периоде удержания добычи углеводородов на текущем уровне и, как следствие, своевременного восполнения баланса запасов и эффективной разработки месторождений. Истощение запасов в традиционных регионах добычи нефти и газа определяет необходимость поиска и разработки углеводородов на месторождениях с трудноизвлекаемыми запасами (ТРИЗ) и в новых географических зонах, в том числе на арктическом шельфе. Новые условия формируют новые требования к технологическим схемам разработки месторождений, что, в свою очередь, определяет потребность в высокотехнологичном оборудовании, программном обеспечении, технологических системах, позволяющих вести эффективную разработку в осложненных геологических и географических условиях.

Эмоциональное воздействие событий на рынке нефти 20 апреля текущего года было достаточно сильным. Вопрос, который пока остался без ответа, – какими будут долгосрочные последствия для глобального рынка нефти. Мы полагаем, мир, похоже, осознал, что даже нефть имеет ограничения по спросу. Что именно разрушили отрицательные цены на фьючерсные контракты? Почему виртуальная нефть не поместилась в реальные хранилища Кушинга? Что изменили события 20 апреля для отрасли? Попробуем разобраться с этими вопросами, исходя из доступной на настоящий момент информации.

Нефть одновременно является и благом, и злом для мировой экономики. В конце XIX – начале XX века нефть легла в основу третьей технологической революции. Благодаря высокой концентрации энергии, удобству использования и безопасности нефтепродукты стали основным источником энергии для двигателей внутреннего сгорания. Самолеты и корабли, легковые и грузовые автомобили – все они в абсолютном большинстве приводились в движение энергией нефти. Для мировой экономики нефть стала основным предметом торговли, а цены на нее – предметом пристального исследования экономистов. Цена на нефть склонна к быстрым изменениям, что может нанести серьезный ущерб экономике как страны-экспортера, так и импортера. Так, высокие цены на нефть, наблюдавшиеся в 2005–2008 и 2011–2014 годах, приводили к замедлению роста ВВП, увеличению безработицы и инфляции в развитых экономиках. С другой стороны, для стран-экспортеров высокая цена нефти зачастую означала сырьевое проклятие для экономики. Наиболее быстро росли нефтедобывающая отрасль и ее сервисы, а остальные отрасли были склонны отставать в развитии. Низкие цены для негармонично развитого хозяйства грозили торговым и бюджетным дефицитом, волатильным курсом национальной валюты и, как следствие, повышением инфляции.

Россия вместе с другими странами-производителями нефти приняла на себя обязательства по беспрецедентному сокращению добычи, что было вызвано падением спроса из-за пандемии COVID-19. В этих условиях российской нефтянке не избежать потерь. Вопрос в том, насколько и какими способами их можно минимизировать.

Взгляды, изложенные в настоящей статье, не обязательно отражают и/или совпадают с официальной позицией ООО «Газпром экспорт», передают личную точку зрения авторов статьи и являются их персональной ответственностью

Обсуждение влияния коронавируса на нефтепродуктовый спрос, а тем более само упоминание этого термина COVID-19, уже набило оскомину у всего населения, находящегося на самоизоляции. Эксперты и отрасль сначала прошли все стадии принятия сокращения спроса на нефтепродукты. Сначала – отрицание. Чего стоили заявления глав ряда стран о незначительности вируса и его последствий. Затем гнев, который привел к паническим продажам нефтяных активов и снижению цен на нефтепродукты. Потом торг на уровне нефтедобывающих стран при согласовании очередной сделки ОПЕК++. За ним последовала депрессия от осознания неминуемости самоизоляции и падения спроса. И, наконец, принятие факта существенного влияния коронавируса на все отрасли экономики, в том числе и на спрос.

Пандемия COVID-19 уже нанесла рекордный ущерб мировой экономике. При этом снижение потребления жидких углеводородов оказалось значительно более существенным, чем снижение ВВП. Карантинные меры, изоляция и социальное дистанцирование стали крайне негативными факторами для транспортного сектора, который является ключевым потребителем нефтепродуктов в мире. На него приходится свыше двух третей глобального спроса на нефтепродукты. Доля нефтехимии, второй по объемам потребления нефтепродуктов отрасли, составляет лишь 12%.

Еще пару месяцев назад никто не мог предположить, насколько сильно коронавирус изменит нашу жизнь. Каждая сфера ощутила первые последствия так называемого коронакризиса, хотя пандемия еще не закончилась. Без изменений не обошлось и в энергетической отрасли. Уже сейчас можно наблюдать перемены в настроениях инвесторов, топ-менеджеров энергетических компаний и регуляторов. В апреле Центр энергетики Московской школы управления СКОЛКОВО подготовил исследование «Коронакризис: влияние COVID-19 на ТЭК в мире и в России». Эксперты представили анализ текущей ситуации, сложившейся на международных и российских энергетических рынках, и сделали первую попытку осмыслить средне- и долгосрочное влияние коронавируса на различные мировые энергетические рынки, а также оценить последствия происходящих изменений для российского ТЭК.

В первой части данной статьи были проанализированы предпосылки и ход принятия исторического апрельского решения государств ОПЕК+ и ряда примкнувших стран о совместном ограничении добычи. Рассмотрены причины «черного понедельника» на нефтяном рынке США, в ходе которого котировки сорта WTI впервые в истории приняли отрицательные значения. Наконец, были обозначены некоторые возможные краткосрочные меры, способные смягчить последствия идеального шторма на глобальном нефтяном рынке, не допустить переполнения мировых нефтехранилищ. Но только при условии тесной срочной кооперации ключевых участников рынка. Далее на основе анализа основных этапов развития мирового нефтяного рынка показано, почему сегодня невозможно его стабилизировать путем картелизации, то есть методами частичной кооперации отдельных игроков, пусть даже объединенных в такую внушительную, на первый взгляд, группу, как ОПЕК+, обосновывается историческая обреченность картелей.

Настоящая статья отражает исключительно личную точку зрения автора
Окончание. Начало см. в №9-10/2020

Узнав 30 апреля 2010 года о пожаре и взрыве на глубоководной буровой платформе Deepwater Horizon, что работала на месторождении Макондо в американских водах Мексиканского залива, президент США Барак Обама отозвался об этом печальном событии воистину пророчески. Однажды в будущем, сказал он, мы наверняка сравним это бедствие «с эпидемией, причем такого типа, с которым придется сражаться целые месяцы и даже годы». Глава демократической администрации оказался прав. С тех пор Америку постоянно преследуют серьезные неприятности – то техногенного, то экологического, то экономического характера, а теперь вот США стали мировым лидером по числу зараженных новой вирусной инфекцией. И каждый раз эти проблемы становятся затяжными и труднопреодолимыми. Более того, они вызывают целые серии болезненных, нередко углубленных структурных последствий.

В результате обострившегося мирового экономического кризиса, вызванного нерешенностью ключевых проблем в мировой экономике, стремлением глобальных игроков сохранить любой ценой лидерство в мире, нефтегазовый рынок, один из основополагающих столпов стабильности и поступательного развития мировой экономики, фактически обрушен. Пандемия коронавируса на этом фоне также крайне негативно влияет на данную ситуацию. Все это приводит к огромному дисбалансу на мировом рынке нефти, который никогда ранее не наблюдался. Хранилища нефти и подземные хранилища газа во всем мире практически заполнены.